Ядерные аварии и мастера импровизации

26 апреля – 30 годовщина чернобыльской ядерной катастрофы, и те, кто застал это событие, могут воскресить в памяти и взрыв, и эвакуацию, и ужас. Но при этом они не часто вспоминают важный этап в процессе ликвидации аварии: завершение в ноябре 1986 года бетонного купола над чернобыльским реактором номер четыре. Рабочие, съехавшиеся со всего Советского Союза, возвели этот саркофаг в крайне опасных радиационных условиях на руинах разрушенного реактора. Они использовали невероятные количества бетона, – и богатое воображение. Этот бетонный мавзолей простоял, не без некоторого содействия, уже 30 лет. (В настоящий момент строится изолирующая структура большего размера, которая покроет существующий саркофаг.)

В течение многих лет, по мере того, как армия тех, кто ликвидировал чернобыльскую катастрофу, редеет, новое поколение ядерщиков обучается предотвращать будущие аварии. Красной нитью через их обучение проходит идея «культуры безопасности». Последняя, вместе со «встроенной конструкционной безопасностью», была призвана гарантировать безаварийное ядерное будущее. Некоторое время казалось, что мир, наконец, преодолел ту грань, за которой можно навсегда забыть о том, что требуется для устранения настоящей ядерной аварии. Затем в марте 2011 года одновременно расплавились несколько реакторов на одной из самых крупных в мире ядерных станций в результате масштабного землетрясения, цунами и продолжительного нарушения подачи электроэнергии.

Я – ученик советской ядерной программы и чернобыльской катастрофы, и мне было больно смотреть на игру в поиски виноватого, которая развернулась сразу после аварии на Фукусиме. Был разыгран «сценарий» Чернобыля практически до запятой. Сначала обвинили операторов станции. Затем виноватым оказался проект станции. Наконец, настала очередь быть виноватой национальной структуры регулирования ядерной промышленности. «Культура безопасности», естественно, тоже получила свою долю обвинений.

Но если от Чернобыля еще можно было бы отмахнуться как от сделанной советами катастрофы, которая «никогда бы не приключилась у нас тут», что бы не подразумевалось под «у нас тут», – то Фукусима уже не дает права на такое безапелляционное отрицание. Наоборот, Фукусима ударила в набат похоронным звоном по философии ядерной безопасности, которая фокусировалась исключительно на предотвращении аварий. В период между Чернобылем и Фукусимой уделялось крайне мало внимания готовности к авариям и их ликвидации, но сейчас эти термины прочно вошли в активный словарь мировой ядерной промышленности. Однако, странно, что такое изменение стало лишь частичным. Основное внимание уделяется предотвращению катастроф; готовность тоже иногда рассматривается адекватно; но ресурсы (и внимание), уделяемые непосредственно стратегиям реагирования [на аварии], остаются ограниченными.

“Выученные уроки» Фукусимы, – а новые отчеты по этим урокам все еще продолжают публиковаться, – сосредоточены в основном на технических и юридических вопросах, реформах организации и проблемах ответственности. В США Комиссия по регулированию ядерной энергетики ответила на фукусимскую аварию пересмотром своих правил и нормативов по предотвращению аварий, готовности и ликвидации последствий. Американская ядерная промышленность, между тем, внедрила программу «ФЛЕКС», разработанную с целью обеспечения ядерных реакторов особыми устройствами, необходимыми в аварийных ситуациях, например дополнительными насосами и генераторами, как на площадке, так и складированными в региональных центрах. В Европе после аварии на Фукусиме энергореакторы был подвержены «нагрузочным испытаниям», которые подстегнули диалог среди стран – обладателей ядерных энергореакторов о согласовании, пусть даже примерном, национальных нормативных стандартов относительно природных (и других) опасностей, которым подвержены ядерные станции.

Подобные шаги идут в верном направлении. Но, уделяя особое внимание предотвращению и готовности за счет игнорирования вопросов ликвидации последствий, специалисты не учитывают простой факт: ядерные катастрофы обычно превосходят наихудшие людские ожидания. Имеется очень веская причина, почему в ядерной промышленности катастрофы называются «запроектными авариями», – можно предвидеть и быть готовым только к небольшое количеству сценариев. Таким образом, катастрофы требуют развития креактивных, основанных на практических навыках и командной работе стратегиях реагирования (помноженных на напряженные усилия недопущения аварий как таковых).

Обучение персонала быстрого реагирования на аварийные ситуации вообще требует внимания к гибкости и хорошему воображению, а особенно выполнения быстрых оценок и установления очередности действий в непредвиденных ситуациях. Но при обучении персонала реагирования на ядерные аварийные ситуации ситуация меняется. Ядерная промышленность, кажется, обеспокоена самой идей использования человеческого воображения при решении ситуаций, которые выходят за рамки «контрольных списков». По крайней мере в Европе и США, – я не могу говорить за весь мир, – ядерная энергетика, похоже, зациклена на идее тотального контроля. Существует план действий для любой мыслимой ситуации. А если эти планы провалятся, то на этот случай планов не предусмотрено. Персонал обучают следовать четким процедурам и выполнять инструкции. Если работники отклоняется от четко обрисованных шагов, это всегда рассматривается как нарушение.

Такой подход, как заметила антрополог Констанция Перин, в корне игнорирует тот беспорядок, который неизбежен при работе с несовершенными технологиями, используемыми в реальном мире (а технологии все до одной несовершенны).  Что хуже, такой подход подрезает крылья такому аспекту креативности, который, хоть и ассоциируется, прежде всего, с джазовой музыкой, может оказаться чрезвычайно важным при ядерных авариях: импровизации. В музыке импровизация призывает сознание к случайным, подчас единичным действиям. Но если ввести ее в ситуации обучения реагированию на ядерные аварии, метафора импровизации может помочь подготовить персонал предпринимать высоко организованные действия на основании практических навыков и командной работы в крайне трудных ситуациях.

При любой катастрофе происходят импровизированные действия. Так случилось в Чернобыле, даже тогда все творческое воображение было тщательно вымарано из отчетов. Импровизация происходила и на Фукусиме, и практически потребуется еще больше импровизации для того, чтобы фукусимская трагедия «завершилась». Существует соблазн помнить о творческих действиях только если они не удались. Такие ошибки блокируют нас в ловушке сознания, стремящейся к контролю и контролируемости. А подобный конструкт сознания непременно будет взорван, – в который раз, – очередной ядерной катастрофой.